РИТУАЛ

РИТУА́Л (от лат. ritualis — обрядовый, ritus — религ. обряд), традиционные формы поведения, сопровождающие наиболее важные моменты жизнедеятельности коллектива (на всех социальных уровнях — семья, община, государство). В долитературном творчестве Р. выступает в синкретическом единстве (см. Синкретизм) с повествованием, сохранившемся в обрядовом фольклоре (см. Обрядовая поэзия), в культовой практике (рецитация текстов Библии во время литургии), в светских церемониях (напр., исполнение героического эпоса на пирах, славословия), в народном и традиционном театре (напр., кабуки). При этом Р. часто играет роль сценария (сюжетной схемы), которому подчиняются повествовательные тексты (пример — причитания, заговоры, исполняемые в контексте Р.). В случаях, когда Р. воспроизводит миф, т. е. акты человека или коллектива соотносятся с действиями культурных героев и богов, космогоническими процессами, миф можно рассматривать как план содержания Р. И, напротив, в заговорах, при воспроизведении сказок с магическими целями и т. п. повествовательные тексты оказываются планом выражения Р.

Связи с Р. очевидны и в необрядовом фольклоре (возведение волшебной сказки к Р. инициации у В. Я. Проппа), героическом эпосе, древней и средневековой литературе: например, включение в эпические тексты причитаний и других жанров обрядового фольклора, формульность (особенно вопросно-ответные формулы, характерные для многих сакральных текстов от «Ригведы» до русской «Голубиной книги» и восходящие, по В. Н. Топорову, к ритуализованным космологическим описаниям) и, шире, «этикетность» средневековой литературы (см. Этикет литературный). Ритуально-мифологические схемы во многом определяли и сюжетную структуру героического эпоса; например, странствия героев в эпосе о Гильгамеше и в «Одиссее», включая сошествие в преисподнюю, — сюжет, характерный и для ритуализованных космологических описаний, шаманских мифов-камланий, прорицаний; ср. также оформившийся в средние века жанр видений загробного мира (вплоть до «Божественной комедии» Данте). Однако эти схемы и Р. уже не самоценны, но являются лишь фоном для деятельности героев. Гармонизирующие функции архаического Р. не удовлетворяют эстетику героического эпоса: так, Р. сватовства героя становится ареной для его подвигов, универсальный Р. социального единения — пир — ареной для распри (героические песни «Старшей Эдды»). Таким же образом и в восходящей к Р. античной драме, в сюжете которой основная коллизия может происходить из-за отношения к Р. (погребение брата в «Антигоне» Софокла или кровная месть в «Орестее» Эсхила), обнаруживается неспособность Р. выполнять функции гармонизирующего начала в обществе, где распадаются родовые связи и выделяется героическая личность (А. Ф. Лосев).

В христианской и средневековой литературах Р. лишен самостоятельной ценности по сравнению с духовной устремленностью к абсолюту. Вместе с тем вся средневековая культура была ритуализована, включая литературу, подчиненную условно-нормативным формам иерархического «этикета» (Д. С. Лихачев). Возникала опасность «механического» восприятия проповедуемых истин. Поэтому монотонная серьезность средневековой культуры могла прерываться «смеховыми» антиритуалами, допускавшими полную инверсию Р. богослужения в сакральных пародиях («Всепьянейшая литургия»). Такое «действо» парадоксальным образом способствовало утверждению основных духовных ценностей. Хранительницей архаических ритуальных традиций оставалась народная культура средневековья, оказавшая значительное влияние на литературу Возрождения (Франсуа Рабле, М. Сервантес и др.), которая восприняла язык карнавала (см. Карнавализация). Лихачев обнаруживает влияние «смеховой» народной культуры в произведениях Ивана Грозного и протопопа Аввакума.

Новое открытие ценности народной культуры в эпоху романтизма привело к сознательному использованию тем фольклора и вместе с ним Р. в литературном творчестве — использованию, сохранившемуся вплоть до настоящего времени. Изучение архаического мифа и Р. в XIX—XX вв. [мифологической школой, антропологической школой, «ритуалистической» школой, осн. Ф. Рэгланом (см. Ритуально-мифологическая критика)] оживило интерес к ним у литераторов: влияние Дж. Фрейзера, К. Г. Юнга, К. Кереньи на творчество Т. С. Элиота, Э. Паунда, Дж. Джойса, Т. Манна; А. Н. Афанасьева и А. А. Потебни — на А. А. Блока, С. А. Есенина. Очевидно непосредственное воздействие фольклора и Р. индейцев на произведения У. Фолкнера («Медведь»), М. А. Астуриаса и др. Ритуально-мифологические схемы, однако, подчинены поэтике современных литературных жанров (вопреки крайним положениям ритуально-мифической критики).

Литература:
Фрейденберг О., Поэтика сюжета и жанра…, Л., 1936;
Пропп В. Я., Исторические корни волшебной сказки, Л., 1946;
Бахтин М., Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса, М., 1965;
Топоров В. Н., О структуре некоторых архаич. текстов, соотносимых с концепцией «мирового дерева», в кн.: Труды по знаковым системам, в. 5, Тарту, 1971;
Фольклор и этнография, Л., 1974;
Лихачев Д. С., Панченко А. М.,»Смеховой мир» Др. Руси, Л., 1976;
Мелетинский Е. М.,Поэтика мифа, М., 1976;
Миф — фольклор — литература, Л., 1978;
Обряды и мифы, в кн.: Мифы народов мира. Энциклопедия, т. 2, М., 1982;
Никитина М. И., Древняя корейская поэзия в связи с ритуалом и мифом, М., 1982;
Тэрнер В., Символ и ритуал, М., 1983.

В. Я. Петрухин.